В Государственной думе подготовлен проект закона "О реквизиции". Его авторы намерены привнести в российскую мобилизационную экономику европейский механизм изъятия частной собственности
В Государственной Думе подготовлен законопроект со зловещим названием - "О реквизиции в особый период". Один из разработчиков этого документа, глава парламентского Комитета по экономической политике и предпринимательству Григорий Томчин в кратком комментарии поясняет, что он подготовлен "в целях законодательного обеспечения военной реформы". Не исключено, что для другого продукта законотворчества вполне хватило бы и такого лаконичного пояснения. Но этот закон - если он успешно пройдет все процедуры - затронет самые сокровенные струны души любого собственника, у которого сам термин "реквизиция" вызывает острую аллергию.
Во времена СССР, когда вся собственность являлась либо государственной, либо колхозно-кооперативной, такой закон не мог вызвать протеста. Как только по репродуктору звучал призыв "Все для фронта, все для победы!", люди в погонах имели полное право конфисковывать для нужд обороны все - вплоть до личных транспортных средств. О производственных мощностях вообще речи не шло: как по команде макаронные фабрики должны были приступать к выпуску патронов, химкомбинаты отгружать синильную кислоту вместо оргстекла, а тракторные гиганты - лучшие в мире танки. Но это было тогда. Сейчас, когда в Конституции появилось понятие "частная собственность", а у собственников - конституционные права, возник вопрос: что теперь делать с реквизицией?
С мобилизационными мощностями более или менее все понятно: государство сегодня держит на спецучете все производства военного или двойного назначения. При этом и государственные, и частные держатели мобилизационных мощностей получают из бюджета дотации и льготы (например, освобождаются от земельного налога). Впрочем, в последнее время даже среди госчиновников преобладает мнение, что сейчас, когда глобальных войн не ожидается, такие сверхнагрузки на экономику никак не обоснованы. Иными словами, государство тратит огромные деньги на то, что крайне маловероятно или невероятно вообще. К тому же частный собственник мобилизационных мощностей не обязан вкладывать средства в их модернизацию. А потому гарантии того, что в час "Х" то или иное предприятие плавно перейдет на военные рельсы, нет никакой.
С "мирной" частной собственностью, не включенной в мобилизационные реестры, еще сложнее. И дело не только в том, отберут или не отберут для нужд фронта и победы у гражданина его любимый внедорожник, автокран или тяжелый мотоцикл с коляской (автотехника такого класса стоит на учете в военкоматах, а все владельцы транспортных средств несут военно-транспортную обязанность в особый период). Законы "Об обороне" и "О мобилизационной подготовке и мобилизации" и Положение о военно-транспортной обязанности разночтений не допускают: если потребуется, обязательно реквизируют. И не только транспортное средство, а и любое другое имущество - офис, бензоколонку, земельный надел и даже отчий дом, если он понадобится государству в чрезвычайных обстоятельствах. Причем от выполнения мобилизационного задания отказаться невозможно, а компенсация, как следует из ныне действующих законов, будет осуществляться постфактум. И это при том, что финансовая ответственность государства при любых видах реквизиции законодательно четко не определена. Словом, реквизиция может осуществляться без предварительного и равноценного возмещения стоимости реквизируемого имущества, что противоречит ст. 35 Конституции: "Никто не может быть лишен своего имущества иначе как по решению суда. Принудительное отчуждение имущества для государственных нужд может быть произведено только при условии предварительного и равноценного возмещения".
В принципе, как отмечают эксперты, собственник может требовать возврата имущества с учетом компенсации за убытки и износ, в том числе и через суд. Но пока что законодательством не только не определены условия реквизиции, но и не зафиксированы отношения сторон в ходе возврата имущества собственнику.
Расставить точки над "и" пытаются авторы законопроекта "О реквизиции в особый период", основные положения которого для "Итогов" прокомментировал Григорий Томчин.
- Григорий Алексеевич, согласитесь: закон "О реквизиции в особый период" - для частнопредпринимательского уха это звучит зловеще...
- К сожалению, слова "реквизиция" и "национализация" у нас все еще воспринимают в контексте событий 1917 года. Между тем они присутствуют в гражданских законодательствах всего мира. И никого это не смущает, потому что они обозначают вполне определенные действия. Национализация - это принудительное возмездное обращение имущества в государственную собственность. Реквизиция - ровно то же самое, но в критических, чрезвычайных ситуациях: война, эпидемия и т. д. Но если в законодательствах других стран все расписано и разъяснено, то у нас - нет. И потенциальные инвесторы просто не знают, чего ожидать. Поэтому до тех пор, пока мы не пропишем, как будем проводить национализацию и реквизицию, нашему государству нечего рассчитывать на взаимность как со стороны отечественных собственников, так и со стороны зарубежных.
Пойдем по сути. В законопроекте о реквизиции сделаны ссылки на законодательство по введению различных чрезвычайных ситуаций и приводятся условия договора между государством и собственником, по которому и происходит реквизиция.
- Какая доля мобилизационных мощностей приходится на частный сектор?
- У нас в стране огромные мобилизационные мощности, и они лежат тяжким грузом как на государстве, так и на собственнике. Я думаю, что сейчас у нас в частном секторе уже находится процентов сорок, а то и все шестьдесят мобмощностей. И государство должно платить за их содержание.
- Это в том случае, если эти мощности простаивают и не используются в бизнесе?
- Нет, государство платит в любом случае - только за то, что это мобмощности. А в Европе все иначе: там между государством и частными фирмами заключены договоры, согласно которым фирмы в чрезвычайных обстоятельствах выполняют конкретные работы или оказывают определенные услуги - например, предоставляют армии транспорт. И все. И ничего лишнего, никаких законсервированных патронных или танковых производств. О термине "мобмощность" там уже почти забыли.
- Интересно, во что нам обходится содержание мобмощностей?
- Я знаю, что на некоторых заводах это до 40 процентов затрат на содержание оборудования. Особенно на заводах оборонной промышленности. У нас есть автоколонны, которые целиком подпадают под положение о мобмощностях. Естественно, все без исключения заводы по производству шариковых подшипниковЙ
- Ну это понятно, где шарики - там и шариковые бомбы. Но есть ли у нас необходимость в тотальном производстве шариковых бомб?
- Конечно, нет. Но кто с этим разбирался? Да и не только в этом дело. Не так давно у нас в Думе были директора авиационных заводов, обремененных мобилизационными мощностями. Так вот, они утверждают, что на основе этих мощностей невозможно собрать ни одного самолета - настолько все устарело. Но военной приемке и военпредам до этого дела нет. Да они и не обязаны мыслить стратегически, это не их обязанность.
- А что же государство?
- Почему государство так схватилось за законопроект "О реквизиции в особый период"? В трагической истории подводной лодки "Курск" был эпизод, который прошел почти незаметно, но с точки зрения принятия управленческих решений явился колоссальным уроком. Несколько дней мы отвергали любую помощь, а когда попросили ВМС Норвегии, они в течение двух часов предоставили в наше распоряжение частную фирму, занимающуюся водолазными работами. Так вот, я выяснил, что между ВМС Норвегии и этой фирмой заключен договор, согласно которому в чрезвычайных обстоятельствах указанная фирма приостанавливает реализацию всех других проектов и занимается только тем, что потребует военно-морское ведомство.
- А как же бизнес?
- Дело в том, что в договоре есть ссылка на форс-мажорные обстоятельства и оговорены соответствующие компенсации: наступает время "Ч", текущий контракт прерывается, государство выплачивает компенсацию, а фирма начинает работать на военное ведомство. Причем норвежские бизнесмены не скрывают наличия контрактов с военным ведомством, а, наоборот, подчеркивают данное обстоятельство - значит, компания заслужила особое доверие государства, все равно как в былые времена поставщик императорского двора. При этом я хотел бы отметить, что речь идет не о реквизиции имущества или иной собственности, а об использовании частного бизнеса в особых условиях. А это совершенно другое дело. Государству не надо тратиться на поддержание и модернизацию мобмощностей.
- Законопроект получился объемным?
- Нет. Первая половина - это перечисление случаев, когда применяется реквизиция и кто это делает. Вторая - условия договора с субъектами данных обстоятельств. Вот весь проект закона. Но при его введении мы, во-первых, показываем, что такое реквизиция в России, - она такая же, как во всем мире, это не больно, а во-вторых, получаем возможность раза в четыре сократить мобмощности и соответственно нагрузку на государство и на бизнес.
- Этот законопроект прежде всего учитывает интересы государства или предпринимателей?
- Я считаю, что если предпринимателю хорошо, то государству еще лучше.
- Известно ли отношение Минобороны к законопроекту?
- Нет, их это не очень интересует - сидят и ждут, когда наступит особый период. А когда наступит этот период? Может быть, никогда. А вот МЧС живо заинтересовалось, поскольку это ведомство постоянно занимается решением чрезвычайных задач, а механизмов привлечения сил и средств нет.
- Минобороны не будет против вашего закона?
- Не будет, если Минфин "за". Завтра он урежет статью на содержание мобмощностей - и проблема будет решена.
- Хорошо. Предположим, закон о реквизиции еще не принят, а уже началась война. Что можно сделать?
- Сейчас законным порядком - ничего. Будем вынуждены срочно принимать какой-то там закон. Война идет, а мы будем законы принимать
- Но всегда ведь есть человек с маузером...
- В современных условиях это уже не "стреляет", то есть не действует.
Олег Одноколенко