ПОСТАНОВЛЕНИЕ Европейского суда по правам человека от 21.02.1975"ГОЛДЕР (GOLDER) ПРОТИВ СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА" [рус. (извлечение), англ.]

[неофициальный перевод]
ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
СУДЕБНОЕ РЕШЕНИЕ
ГОЛДЕР (GOLDER) ПРОТИВ СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА
(Страсбург, 21 февраля 1975 года)
(Извлечение)
КРАТКОЕ НЕОФИЦИАЛЬНОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ДЕЛА
A. Основные факты
Г-н Сидней Элмер Голдер, гражданин Великобритании, родился в 1923 г. Когда он отбывал тюремное заключение в тюрьме Паркхерст на острове Уайт, там 24 октября 1969 г. произошли беспорядки. На следующий день раненный при усмирении волнений офицер тюремной службы дал показания, в которых опознал одного из напавших на него: "Это был заключенный, которого я знаю в лицо, думаю, его зовут Голдер".
Вместе с другими подозреваемыми г-н Голдер был временно помещен в отдельную часть тюремного здания. Он был допрошен офицерами полиции, которые 30 октября 1969 г. предупредили его, что собранные факты будут доложены для решения вопроса о возбуждении против него судебного преследования за нападение. Однако 5 ноября 1969 г. офицер тюремной службы внес уточнения в свои первоначальные показания, заявив, что он не уверен, что на него напал именно г-н Голдер. Два дня спустя другой офицер тюремной администрации направил рапорт о том, что г-н Голдер во время беспорядков находился некоторое время рядом с ним, не принимая в них участия. В этот же день г-н Голдер был возвращен в обычную камеру. Против него не было выдвинуто никаких обвинений.
20 марта 1970 г., боясь, что первоначальные показания могут отрицательно сказаться на его судьбе, г-н Голдер обратился в Министерство внутренних дел, как того требовали Тюремные правила 1964 г., с просьбой разрешить ему получить консультацию адвоката о возможности предъявить соответствующему сотруднику тюрьмы гражданский иск о диффамации. Его ходатайство было отклонено 6 апреля 1970 г.
Г-н Голдер был условно досрочно освобожден 12 июля 1972 г.
B. Разбирательство в Комиссии по правам человека
Г-н Голдер обратился в Европейскую комиссию по правам человека в апреле 1970 г. с жалобой, в которой утверждал, что отказ разрешить ему проконсультироваться у адвоката является нарушением статьи 6 п. 1, гарантирующей право доступа к правосудию для определения гражданских прав и обязанностей. Он, кроме того, настаивал, что имело место нарушение статьи 8, выразившееся в том, что ему было отказано в переписке, которая является неотъемлемой частью контактов с адвокатом.
В своем докладе Комиссия установила факты и выразила следующее мнение:
- статья 6 п. 1 гарантирует право доступа к правосудию (единогласно);
- статья 6 п. 1, взятая отдельно или в сочетании с другими статьями Конвенции, не содержит ограничений на право осужденного к лишению свободы предъявлять иски и иметь с этой целью возможности консультироваться с адвокатом, а потому ограничения, введенные практикой английских властей, несовместимы с требованиями статьи 6 п. 1 (единогласно);
- статья 8 п. 1 подлежит применению к обстоятельствам настоящего дела (семью голосами против двух);
- "обстоятельства, составляющие нарушение статьи 6 п. 1, представляют собой также нарушение статьи 8" (восемью голосами против одного).
Кроме того, Комиссия выразила мнение, что на право доступа к правосудию, гарантированное статьей 6 п. 1, не распространяется требование "разумного срока", на чем первоначально настаивало Правительство.
Дело было передано в Суд Правительством Соединенного Королевства 27 сентября 1973 г.
ИЗВЛЕЧЕНИЕ ИЗ СУДЕБНОГО РЕШЕНИЯ
ВОПРОСЫ ПРАВА
I. О предполагаемом нарушении статьи 6 п. 1
23. Пункты 73, 99 и 110 доклада Комиссии указывают, что Комиссия единогласно полагает, что имело место нарушение статьи 6 п. 1 Конвенции. Правительство не согласно с этим мнением.
24. Статья 6 п. 1 предусматривает:
"Каждый человек имеет право при определении его гражданских прав и обязанностей или при рассмотрении любого уголовного обвинения, предъявляемого ему, на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона. Судебное решение объявляется публично, однако пресса и публика могут не допускаться на судебные заседания в течение всего процесса или его части по соображениям морали, общественного порядка или государственной безопасности в демократическом обществе, а также когда того требуют интересы несовершеннолетних или для защиты частной жизни сторон, или - в той мере, в какой это, по мнению суда, строго необходимо - при особых обстоятельствах, когда гласность нарушала бы интересы правосудия".
25. В данном случае Суд призван принять решение по двум вопросам, возникающим из процитированного выше текста:
i) Ограничивается ли статья 6 п. 1 по существу гарантией права на справедливое судебное разбирательство, когда процесс уже ведется, или она признает также право доступа к правосудию каждого, кто хочет обратиться в суд в случае спора о его правах и обязанностях гражданско-правового характера?
ii) Существуют ли в последнем случае какие-либо подразумеваемые ограничения на право доступа либо на осуществление этого права, которые подлежали бы применению в настоящем случае?
A. О "праве доступа"
26. Суд напоминает, что 20 марта 1970 г. Голдер обратился к министру внутренних дел за разрешением проконсультироваться у адвоката для того, чтобы предъявить иск в защиту чести и достоинства к офицеру тюремной администрации Леярду, и что 6 апреля в разрешении было отказано (п. 16 и 18 выше).
Хотя отказ министра внутренних дел имел прямым следствием запрет Голдеру вступить в контакт с адвокатом, из этого отнюдь не следует, что единственная проблема, которая может возникнуть в данном случае, относится к переписке и исключает проблему доступа к правосудию.
Очевидно, никто не знает, упорствовал бы Голдер в своем намерении подать в суд на Леярда, если бы ему разрешили проконсультироваться с адвокатом. Кроме того, информация, представленная в Суд Правительством, дает основания полагать, что английский суд не принял бы иск, поданный находящимся в заключении осужденным, на том единственном основании, что он обратился с исковым заявлением - например, с помощью представителя, - не получив, согласно статьям 33 § 2 и 34 § 8 Тюремных правил 1964 г., разрешения на такое обращение от министра внутренних дел, чего в данном случае не произошло.
Тем не менее остается фактом, что Голдер совершенно ясно выразил свое намерение "предъявить гражданский иск в защиту чести и достоинства" и вступить в контакт с адвокатом именно с этой целью, что само по себе является нормальным предварительным шагом, а в положении Голдера единственно возможным по причине его нахождения в тюрьме. Запретив Голдеру вступить в такой контакт, министр внутренних дел фактически воспрепятствовал возбуждению возможного судебного дела. Формально не лишая Голдера принадлежащего ему права обратиться в суд, министр внутренних дел на практике лишил его с 1970 г. возможности подать иск. Наличие фактических помех может нарушать Конвенцию точно так же, как и существование юридических препятствий.
Конечно - как подчеркнуло Правительство, - после освобождения Голдер мог обратиться в суд в любое время по своему выбору, но в марте и апреле 1970 г. это выглядело как весьма отдаленная перспектива, а создание препятствий для действенного осуществления права может оказаться равносильным нарушению указанного права, даже если препятствие и носит временный характер.
Соответственно, Суд должен был рассмотреть, нарушало ли обнаруженное им препятствие гарантируемое Конвенцией право и, в частности, статью 6, на которую Голдер ссылался.
27. Один момент не нуждается в обсуждении, и Суд считает само собой разумеющимся, что "право", которым Голдер изъявил желание воспользоваться в английском суде против Леярда, независимо от того, прав он или нет, носило "гражданско-правовой характер" в смысле статьи 6 п. 1.
28. С другой стороны, статья 6 п. 1 не говорит прямо о праве доступа к правосудию. В пункте 1 провозглашаются иные права, но все они вытекают из одной и той же основополагающей идеи и, будучи взяты в совокупности, составляют единое право, хотя и не получившее точного определения. Поэтому Суд призван установить при помощи толкования, является ли доступ к правосудию составной частью или аспектом указанного права.
29. Следовало решить вопрос о методе, каким следует толковать Конвенцию, и прежде всего о п. 1 статьи 6. Суд готов исходить из того, как это делают Правительство и Комиссия, что ему следует руководствоваться статьями 31 - 33 Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1969 г. Эта Конвенция еще не вступила в силу, и в статье 4 оговаривается, что она не будет иметь обратной силы, но в статьях 31 - 33 Конвенции излагаются правила толкования, принятые в международном праве, на которые Суд уже ссылался в соответствующих случаях. В этом отношении в целях толкования Европейской конвенции следует руководствоваться этими правилами, но с оговоркой - "без ущерба для соответствующих правил данной организации" (статья 5 Венской конвенции), в данном случае Совета Европы.
30. "Общее правило толкования" международного договора, о котором говорит статья 31 Венской конвенции, соединяет воедино ряд составляющих, которые перечислены в четырех пунктах той же статьи 31.
31. Термины, используемые в п. 1 статьи 6 Европейской конвенции, взятые в контексте, дают основания полагать, что это право включено в установленные гарантии.
32. Из французского текста п. 1 статьи 6 с очевидностью следует, что, когда речь идет о гражданско-правовых спорах, каждый имеет право на то, чтобы судебное разбирательство, начатое им или против него, осуществлялось определенным способом, а именно справедливо, публично, в разумный срок и т.п., - а также и прежде всего на то, что дело будет вестись не каким-нибудь государственным учреждением, а судом в смысле статьи 6 п. 1 (см. Решение по делу Рингейзена от 16 июля 1971 г. Серия A, т. 13, с. 39, п. 95). Правительство справедливо подчеркнуло, что французское слово "cause" может означать "дело, которое рассматривается в суде" ({Littre} <*>. Dictionnaire de la langue {francaise}, v. 1, p. 509, 5°). Однако это является не единственным обычным значением данного слова; оно используется также для обозначения "совокупности интересов, преобладания или поддержки которых надо добиться" (Robert P. Dictionnaire {alphabetique} et analogique de la langue {francaise}, v. 1, p. 666, II - 2°). Спор о правах и обязанностях гражданского характера также обычно предшествует судебному процессу и не зависит от него. Выражение "независимый и беспристрастный суд, созданный на основании закона", вызывает скорее представление об организации, чем об определенной деятельности, скорее об институте, чем о процедуре.
--------------------------------
<*> Здесь и далее по тексту слова на национальном языке набраны латинским шрифтом и выделены фигурными скобками.
В английском тексте фраза "при определении его гражданских прав и обязанностей", на которую Правительство ссылается в обоснование своей позиции, не обязательно относится только к уже начавшемуся процессу; она, как отметила Комиссия, включает право на то, чтобы спор о гражданских правах и обязанностях нашел свое решение в суде.
В представлении Правительства утверждалось, что выражения "справедливое и публичное разбирательство" и "в разумный срок", второе предложение в п. 1 ("судебное решение", "судебное заседание") и п. 3 статьи 6 четко предполагают производство, уже ведущееся в суде.
Право на справедливое, публичное и скорое судебное разбирательство, естественно, приложимо только к ведущемуся процессу, из этого, однако, не следует, что право на возбуждение судебного дела тем самым из него исключается; делегаты Комиссии справедливо подчеркнули это в п. 21 своей памятной записки. Кроме того, по уголовным делам "разумный срок" может начать течь до того, как дело будет передано в суд, компетентный рассматривать данное уголовное обвинение (см. Решение по делу Вемхофа от 27 июня 1968 г. Серия A, т. 7, с. 26 - 27, п. 19; Решение по делу Неймастера от 27 июня 1968 г. Серия A, т. 8, с. 41, п. 18; Решение по делу Рингейзена от 16 июля 1971 г. Серия A, т. 13, с. 45, п. 110). Можно представить себе также обстоятельства, когда и по гражданско-правовым вопросам течение разумного срока начнется до того, как в суде, куда подан иск, он начнет решаться по существу.
33. Правительство выступило за необходимость соотнесения статьи 6 п. 1 со статьями 5 п. 4 и 13. Оно отметило, что последняя явно предусматривает право доступа к правосудию, поэтому отсутствие аналогичного положения в статье 6 п. 1 удивляет. Правительство также утверждало, что если истолковать п. 1 статьи 6 как предусматривающий право доступа, то статьи 5 п. 4 и 13 стали бы излишними.
Делегаты Комиссии ответили по существу, что статьи 5 п. 4 и 13, в отличие от статьи 6 п. 1, выступают как "дополнение" к другим статьям. Они не формулируют конкретные права, а призваны служить процессуальными гарантиями, обеспечивающими возможность "обращения в суд", в первом случае применительно к "праву на свободу", изложенному в п. 1 статьи 5, а во втором - применительно ко всем "правам и свободам, закрепленным в настоящей Конвенции". Статья 6 п. 1 направлена на защиту "права на само надлежащее отправление правосудия", "право на то, чтобы правосудие осуществлялось". Этот "важный и неотъемлемый составной элемент" объясняет различие в формулировке статьи 6 п. 1 и той, что используется в статьях 5 п. 4 и 13.
Этот довод не лишен убедительности даже несмотря на то, что выражение "надлежащее отправление правосудия", которое иногда используется по причине его краткости и удобства (например, в Решении по делу Делькура от 17 января 1970 г. Серия A, т. 11, с. 15, п. 25), не содержится в тексте п. 1 статьи 6, и его можно понимать как относящееся только к деятельности по отправлению правосудия, а не к его организации.
Суд полагает, в частности, что толкование, против которого выступает Правительство, не ведет к смешению статьи 6 п. 1 со статьей 5 п. 4 и статьей 13 и не делает положения последних излишними. В статье 13 говорится об эффективных средствах правовой защиты путем обращения к "государственному органу", который может и не быть "судом" в смысле статьи 6 п. 1 и статьи 5 п. 4. Кроме того, эффективное средство правовой защиты имеет дело с нарушением права, гарантированного Конвенцией, тогда как статьи 6 п. 1 и 5 п. 4 охватывают требования, относящиеся в первом случае к существованию или содержанию гражданских прав, а во втором - к законности ареста или задержания. Важно, что эти три статьи действуют не в одной и той же области. Понятие "гражданские права и обязанности" (п. 1 статьи 6) не служит продолжением того, что именуется "права и свободы, признанные в настоящей Конвенции" (статья 13), даже если и происходит некоторое взаимное наложение. Что касается "права на свободу" (статья 5), то его гражданско-правовой характер является в определенной мере спорным (см. Решение по делу Неймастера от 27 июня 1968 г. Серия A, т. 8, с. 43, п. 23; Решение по делу Мацнеттера от 10 ноября 1969 г. Серия A, т. 10, с. 35, п. 13; Решение по делу Де Вильде, Оомс и Версип против Бельгии от 18 июня 1971 г. Серия A, т. 12, с. 44, п. 86). Кроме того, требования статьи 5 п. 4 выглядят в некотором отношении более жесткими, чем те, что содержатся в статье 6 п. 1.
34. Согласно статье 31 п. 2 Венской конвенции, преамбула к договору образует неотъемлемую часть его контекста. Более того, преамбула обычно бывает весьма полезной для определения "предмета" и "цели" конкретного международно-правового акта при его толковании.
В настоящем случае наибольшее смысловое значение имеет то место в преамбуле к Европейской конвенции, где подписавшие ее правительства заявляют, что они "преисполнены решимости как правительства европейских стран, придерживающихся единых взглядов и имеющих общее наследие политических традиций и идеалов, уважения свободы и верховенства права, сделать первые шаги на пути коллективного осуществления некоторых из прав, сформулированных во Всеобщей декларации".
С точки зрения Правительства, указанное перечисление принципов во вводной части документа наглядно иллюстрирует "процесс отбора", проведенный его составителями: он заключается в том, что Конвенция не ставит своей задачей защитить права человека вообще, а лишь некоторые из прав, сформулированных во Всеобщей декларации 1948 г. Статьи 1 и 19 отражают эту позицию.
Комиссия, со своей стороны, придает огромное значение выражению "верховенство права", которое, с ее точки зрения, проливает дополнительный свет на п. 1 статьи 6.
"Избирательный" характер Конвенции не должен ставиться под сомнение. Можно также согласиться с утверждением Правительства, что преамбула не включает верховенство права в перечень задач и целей Конвенции, а лишь указывает на него как на характерную черту общего духовного наследия государств - членов Совета Европы. Однако Суд, как и Комиссия, полагает, что было бы ошибкой видеть в этой ссылке "не более чем риторику", не представляющую интереса для толкования Конвенции. Правительства, подписавшие Конвенцию, исходили из глубокой веры в верховенство права. Следовать этому при толковании терминов, используемых в п. 1 статьи 6, сообразно с заключенным в них смыслом и в свете задач и целей Конвенции, кажется нам естественным и полностью соответствующим принципу добросовестности (статья 31 п. 1 Венской конвенции).
Это тем более справедливо, поскольку Устав Совета Европы, членами которого являются все государства - участники настоящей Конвенции (статья 66 Конвенции), содержит ссылку на верховенство права в двух местах: первый раз в преамбуле, где подписавшие ее правительства подтверждают свою приверженность этому принципу, и второй раз в статье 3, которая предусматривает, что "каждый член Совета Европы должен признавать принцип верховенства права..."
А верховенство права в гражданско-правовых делах трудно себе представить без возможности получить доступ к правосудию.
35. В статье 31 Венской конвенции указывается, что наряду с контекстом следует учитывать "соответствующие нормы международного права, применяемые в отношениях между участниками". Среди этих норм - общие принципы международного права и, в частности, "общие принципы права, признаваемые цивилизованными странами" (п. 1 "c" статьи 38 Устава Международного Суда ООН). Юридический комитет Консультативной Ассамблеи Совета Европы предвидел в августе 1950 г., что "Комиссия и Суд должны будут, по необходимости, применять такие принципы" при исполнении возложенных на них обязанностей, а потому не считал "необходимым" наличие в Конвенции соответствующих предписаний (Documents of the Consultative Assembly, working papers of the 1950 session, v. III, no. 93, p. 982, § 5).
Принцип, согласно которому спор гражданско-правового характера может быть передан в суд, относится к числу повсеместно признанных основополагающих принципов права; это справедливо и в отношении принципа международного права, который запрещает отказ в правосудии. В свете указанных принципов следует читать и статью 6 п. 1.
Если бы ее текст понимался как говорящий исключительно о движении дела, которое уже передано в суд, то Договаривающееся государство могло бы, не нарушая эту статью, упразднить свои суды или вывести из их юрисдикции рассмотрение некоторых видов гражданских дел, поручив их органам, находящимся в зависимости от правительства. Подобные допущения, неотделимые от опасности произвола, имели бы весьма серьезные последствия, которые несовместимы с указанными выше принципами; это не могло пройти мимо внимания Суда (см. Решение по делу Лоулесса от 1 июля 1961 г. Серия A, т. 3, с. 52; и Решение по делу Делькура от 17 января 1970 г. Серия A, т. 11, с. 14 - 15).
По мнению Суда, было бы немыслимо, чтобы статья 6 п. 1 содержала подробное описание предоставляемых сторонам процессуальных гарантий в гражданских делах и не защищала бы в первую очередь того, что дает возможность практически пользоваться такими гарантиями - доступа к суду. Такие характеристики процесса, как справедливость, публичность, динамизм, лишаются смысла, если нет самого судебного разбирательства.
36. Все вышеназванное приводит к выводу, что право доступа к правосудию является одним из неотъемлемых составляющих права, гарантированного статьей 6 п. 1. Это не расширительное толкование, налагающее новые обязательства на Договаривающиеся государства: этот вывод основан на терминологии первого предложения п. 1 статьи 6, прочитанного в контексте данной статьи, с учетом предмета и цели нормативного договора, каким является Конвенция (см. названное выше Решение по делу Вемхофа, с. 23 п. 8), а также общих принципов права.
Таким образом, Суд приходит к выводу, что, даже и не прибегая к "дополнительным средствам толкования", предусмотренным в статье 32 Венской конвенции, статья 6 п. 1 обеспечивает каждому человеку право на рассмотрение в суде любого спора, относящегося к его гражданским правам и обязанностям. Она признает "право на суд", где право доступа, понимаемое как возможность инициировать судебное производство по гражданским делам, составляет лишь один из аспектов. К этому следует добавить гарантии статьи 6 п. 1, относящиеся к организации и составу суда и к движению процесса. Короче говоря, все это в целом представляет собой право на справедливое разбирательство. Суд не должен исследовать в данном деле, требует ли статья 6 п. 1, и в какой мере, решения по существу спора.
B. О "подразумеваемых ограничениях"
37. Препятствие в доступе к правосудию, констатированное в п. 26 выше, ущемило право, гарантированное статьей 6 п. 1, теперь остается установить, было ли это препятствие оправданно в силу наличия каких-либо законных ограничений.
38. Соглашаясь с Комиссией и Правительством, Суд считает, что право доступа к правосудию не является абсолютным. Поскольку Конвенция (см. статьи 13, 14, 17 и 25) не содержит его определения в узком смысле этого слова, остается молчаливо допускаемая возможность ограничения этого права, но не затрагивающая его основного содержания.
Первое предложение статьи 2 Протокола от 20 марта 1952 г.: "Никому не может быть отказано в праве на образование" - ставит аналогичную проблему. В Судебном решении от 23 июля 1968 г. о режиме использования языков в системе образования Бельгии Суд констатировал:
"Право на образование по самой своей природе требует государственного регулирования, которое может меняться в зависимости от места и времени, в соответствии с потребностями и ресурсами как общества, так и конкретных лиц. Само собой разумеется, что подобное регулирование никогда не должно ни наносить ущерба сути права на образование, ни вступать в конфликт с другими правами, закрепленными в Конвенции" (Серия A, т. 6, с. 32, п. 5).
Указанные соображения тем более справедливы в отношении любого права, которое, в отличие от права на образование, не выражено достаточно четко.
39. Правительство и Комиссия приводили примеры норм, ограничивающих доступ к правосудию, которые можно встретить в национальном законодательстве государств, в частности, касающихся несовершеннолетних и лиц, страдающих умственными расстройствами. Ограничение, на которое жалуется Голдер, представляет собой другой пример такого ограничения, хотя и более редкий.
В функции Суда не входит ни разработка общей теории ограничений, допустимых в отношении находящихся в тюрьме осужденных, ни решение in abstracto о совместимости статей 33 § 2, 34 § 8 и 37 § 2 Тюремных правил 1964 г. с требованиями Конвенции. Приняв к рассмотрению дело, в основе которого лежит индивидуальная жалоба, Суд призван вынести постановление только по вопросу о том, привело ли применение данных правил в настоящем случае к нарушению Конвенции, причинившему вред г-ну Голдеру (см. Решение по делу Де Бекера от 27 марта 1962 г. Серия A, т. 4, с. 26).
40. В этой связи Суд ограничивается тем, что отмечает следующее.
Обратившись к министру внутренних дел за разрешением получить консультацию у адвоката в целях привлечения Леярда к суду, Голдер стремился снять с себя вину по обвинению, выдвинутому против него указанным офицером тюремной администрации 25 октября 1969 г., которое влекло для него неблагоприятные последствия, некоторые из них еще продолжали существовать к 20 марта 1970 г. (см. п. 12, 15 и 16 выше). Кроме того, предполагаемый иск касался бы события тюремной жизни в период, когда заявитель отбывал заключение. Наконец, указанный иск был бы направлен против офицера тюремной администрации, который выдвинул данное обвинение, находясь при исполнении служебных обязанностей и будучи в подчинении у министра внутренних дел.
В таких обстоятельствах у Голдера были все основания получить консультацию у юриста для того, чтобы обратиться в суд. Оценка перспектив предполагаемого судебного дела не относится к компетенции самого министра; только независимый и беспристрастный суд вправе вынести соответствующее решение. Отказав в выдаче разрешения, министр внутренних дел нарушил, применительно к г-ну Голдеру, право на обращение в суд в том виде, как оно гарантировано в статье 6 п. 1.
II. О предполагаемом нарушении статьи 8
41. По мнению большинства членов Комиссии (п. 123 доклада), "те же самые факты, которые составляют нарушение статьи 6 п. 1, являются также нарушением статьи 8". Правительство не согласилось с этим мнением.
42. Статья 8 Конвенции гласит:
"1. Каждый человек имеет право на уважение его личной и семейной жизни, неприкосновенности его жилища и тайны корреспонденции.
2. Не допускается вмешательство со стороны государственных органов в осуществление этого права, за исключением вмешательства, предусмотренного законом и необходимого в демократическом обществе в интересах государственной безопасности и общественного спокойствия, экономического благосостояния страны, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности или защиты прав и свобод других лиц".
43. Отказ министра внутренних дел удовлетворить ходатайство от 20 марта 1970 г. имел прямой и немедленный результат, выразившийся в том, что Голдер был лишен возможности вступить в контакт с адвокатом каким бы то ни было способом, включая и тот, который бы он использовал для начала в обычной обстановке, а именно переписку. Хотя, конечно, не было акта цензуры или запрета на отправку сообщения в виде письма, которое Голдер мог бы написать адвокату или, наоборот, адвокат - Голдеру, что входит в понятие корреспонденции в смысле статьи 8 п. 1, тем не менее из этого неправильно делать вывод, что данная статья не подлежит применению, как полагает Правительство. Воспрепятствовать вступлению в переписку - это наиболее радикальная форма "вмешательства" (п. 2 статьи 8) в осуществление "права на корреспонденцию"; было бы немыслимым, чтобы подобное вмешательство оказалось вне сферы действия статьи 8, тогда как даже просто контроль за перепиской несомненно подпадает под ее действие. Если бы Голдер попытался написать адвокату, несмотря на решение министра внутренних дел или не испросив требуемого разрешения, и такая корреспонденция была бы перехвачена, он мог бы ссылаться на статью 8; мы бы пришли к парадоксальному и вряд ли справедливому выводу, если бы сочли, что, соблюдая требования Тюремных правил 1964 г., Голдер лишился права пользоваться защитой статьи 8.
Соответственно, Суд полагает необходимым определить, является ли отказ в удовлетворении ходатайства заявителя нарушением статьи 8.
44. В представлении Правительства говорится, что осуществление права на корреспонденцию может подвергаться не только вмешательству, предусмотренному в статье 8 п. 2, но и подразумеваемому вмешательству, вытекающему inter alia из статьи 5 п. 1 "a": законное содержание лица под стражей после его осуждения компетентным судом неизбежно влечет последствия, затрагивающие действие других статей Конвенции, включая статью 8.
Как подчеркивала Комиссия, этот тезис расходится с тем, как Суд решал вопрос, поднятый в связи со статьей 8 в делах "о бродяжничестве" (см. Решение по делу Де Вильде, Оомс и Версип против Бельгии от 18 июня 1971 г. Серия A т. 12, с. 45 - 46, п. 93). Кроме того, и более конкретно, этот тезис вступает в конфликт с самим текстом статьи 8. Использованная в п. 2 ограничительная формула ("Не допускается вмешательство... за исключением...") не оставляет места для доктрины подразумеваемых ограничений. В этом отношении правовой статус права на уважение корреспонденции, который достаточно четко прописан в статье 8, разительно контрастирует с правом на доступ к суду (см. п. 38 выше).
45. В субсидиарном порядке Правительство настаивало на том, что оспариваемое вмешательство соответствовало условиям, содержащимся в статье 8 п. 2.
Нет сомнения в том, что это вмешательство было предусмотрено законом - названными выше статьями Тюремных правил 1964 г. Суд согласен, что "необходимость" вмешательства в осуществление права на корреспонденцию находящихся в тюрьме осужденных следует оценивать с учетом обычных и разумных требований тюремного заключения. "Предотвращение беспорядков или преступлений", например, может служить оправданием более широких мер вмешательства в отношении лица, находящегося в тюрьме, чем лица, находящегося на свободе. В этих пределах, но только в них, правомерное лишение свободы в смысле статьи 5 не вступает в противоречие с применением статьи 8.
В своем Решении от 18 июня 1971 г., цитировавшемся выше, Суд указал, что "даже в случае с лицами, задержанными за бродяжничество" (статья 5 п. 1 "e"), но не находящимися в заключении после осуждения их судом, у компетентных государственных органов могут быть "достаточные основания полагать, что необходимы ограничения в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности и защиты прав и свобод других лиц". Однако в этих делах не возникал вопрос о праве заявителей на корреспонденцию; имел место лишь надзор, который, однако, не действовал в ряде ситуаций, включая, в частности, корреспонденцию между задержанными бродягами и выбранным ими защитником (Серия A, т. 12, с. 26 п. 39 и с. 45 п. 93).
Для того чтобы показать "необходимость" вмешательства, на которое жаловался Голдер, Правительство выдвинуло тезис о предотвращении беспорядков или преступлений и сослалось на интересы общественного спокойствия и защиты прав и свобод других лиц. Даже с учетом оставленных государствам - участникам полномочий по оценке конкретных ситуаций Суд не видит, каким образом указанные соображения, так, как они понимаются в "демократическом обществе", могут заставить министра внутренних дел не разрешить Голдеру вступить в переписку с адвокатом. Суд вновь подчеркивает, что Голдер стремился снять с себя обвинение, выдвинутое против него офицером тюремной администрации, действовавшим при исполнении своих служебных обязанностей, обвинение, которое было связано с происшедшими в тюрьме беспорядками. В таких обстоятельствах Голдер имел все основания обратиться к адвокату. Министру внутренних дел не подобало - так же, как и Суду сегодня, - самому оценивать перспективы предполагаемого судебного дела; совет заявителю об имеющихся у него правах мог дать только адвокат, а затем уже суд вынес бы соответствующее решение.
Решение министра внутренних дел не представляется "необходимым в демократическом обществе", поскольку переписка заявителя с адвокатом явилась бы предварительным шагом к возбуждению гражданского дела, т.е. к осуществлению права, закрепленного в другой статье Конвенции, а именно статье 6.
Таким образом, Суд приходит к выводу, что имело место нарушение статьи 8.
III. О применении статьи 50 Конвенции
46. Статья 50 Конвенции предусматривает, что если Суд установит, как было в настоящем случае, что "решение или мера, принятые... властями" Договаривающейся Стороны, "полностью или частично противоречат обязательствам, вытекающим из настоящей Конвенции, а также если внутреннее право (упомянутой Стороны) допускает лишь частичное возмещение последствий такого решения... то решением Суда, если в этом есть необходимость, предусматривается справедливое возмещение потерпевшей стороне".
Регламент Суда устанавливает, что, когда Суд "обнаруживает, что имело место нарушение Конвенции, он должен в этом же судебном решении вынести постановление о применении статьи 50 Конвенции, если этот вопрос, после того как он был поднят на основании статьи 47 bis, готов для решения; если вопрос не готов для решения", Суд "должен отложить его целиком или частично и определить порядок дальнейшего разбирательства" (статья 50 п. 3 в сочетании со статьей 48 п. 3).
Во время слушаний во второй половине дня 11 октября 1974 г. Суд предложил представителям в соответствии со статьей 47 bis представить свои замечания по вопросу о применении статьи 50 Конвенции. Такие замечания были представлены во время слушаний на следующий день.
Более того, отвечая на вопрос председателя Суда, главный делегат Комиссии подтвердил, что она не имеет замечаний и не делает никаких оговорок относительно полученного со стороны заявителя требования о справедливом возмещении.
Соответственно, Суд считает, что вышеупомянутый вопрос готов для решения и может быть решен без дальнейших отлагательств. Суд считает, что исходя из обстоятельств дела нет необходимости присудить заявителю иное справедливое возмещение, чем сам факт признания его прав нарушенными.
ПО ЭТИМ ОСНОВАНИЯМ СУД
1. Постановил девятью голосами против трех, что имело место нарушение статьи 6 п. 1;
2. Постановил единогласно, что имело место нарушение статьи 8;
3. Постановил единогласно, что предшествующие решения сами по себе являются справедливым возмещением в смысле статьи 50.
Совершено на французском и английском языках, причем французский текст считается аутентичным, и оглашено во Дворце прав человека в Страсбурге 21 февраля 1975 года.
Председатель
Джорджио Балладоре ПАЛЬЕРИ
Грефье
Марк-Андре ЭЙССЕН


В соответствии со статьей 51 п. 2 Конвенции и статьей 50 п. 2 Регламента Суда к настоящему Решению прилагаются отдельные мнения судей.
ОТДЕЛЬНОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ ФЕРДРОСА
Я голосовал за те части Судебного решения, которые относятся к нарушению статьи 8 и к применению статьи 50 Конвенции, но, к моему глубокому сожалению, я не могу присоединиться к большинству в толковании статьи 6 п. 1 по следующим основаниям.
Конвенция проводит четкое различие между правами и свободами, которые она обеспечивает сама (статья 1), и теми, в основе которых лежит внутреннее право Договаривающихся государств (статья 60). В предпоследнем абзаце преамбулы Договаривающиеся государства заявили о своей решимости предпринять шаги "на пути коллективного осуществления некоторых из прав, сформулированных во Всеобщей декларации", а согласно статье 1 в категорию гарантированных прав включены только "права и свободы, определенные в разделе I настоящей Конвенции". Таким образом, складывается впечатление, что слова "сформулированные" и "определенные" выступают как синонимы. Поскольку слово "определять" означает формулировать точно, то, с моей точки зрения, из статьи 1 следует, что среди таких прав и свобод могут значиться только те, что нашли конкретное выражение в тексте Конвенции либо включены в одну из ее формулировок. Ни в одном из этих случаев мы не встретим предполагаемого "права доступа к правосудию".
Верно, что большинство Суда идет на всевозможные натяжки, чтобы найти следы этого права в разного рода указаниях на его существование, обнаруженных в статье 6 п. 1 и других положениях Конвенции.
Однако подобное толкование противоречит, с моей точки зрения, тому обстоятельству, что положения Конвенции, относящиеся к правам и свободам, гарантированным этим международным договором, представляют собой одновременно и пределы юрисдикции настоящего Суда. Речь идет о специальной компетенции, так как она уполномочивает Суд решать споры, возникающие во внутренней жизни Договаривающихся государств. Поэтому нормы Конвенции, регулирующие такие споры, не должны толковаться расширительно. Отсюда следует, что я не считаю возможным при помощи толкования расширять рамки четко очерченных прав и свобод. Соображения правовой определенности тоже диктуют необходимость такого вывода: ведь Договаривающиеся государства, которые передали Комиссии и Суду контроль за осуществлением "некоторых" прав и свобод, "определенных" в Конвенции, должны быть уверены, что эти границы будут строго соблюдаться.
Вышеназванный вывод ничуть не колеблет довод, здравый сам по себе, о том, что право на справедливое разбирательство независимым и беспристрастным судом, обеспечиваемое каждому человеку согласно статье 6 п. 1, предполагает существование права доступа к правосудию. Практически Конвенция исходит из предположения, что такое право, за незначительными исключениями, издавна настолько крепко укоренилось в национальных правопорядках цивилизованных государств, что нет абсолютно никакой необходимости в его гарантиях с помощью дополнительных процедур. Не может быть никаких других причин, объясняющих, почему Конвенция воздержалась от его формального закрепления. Поэтому, с моей точки зрения, следует проводить различие между правовыми установлениями, существование которых Конвенция предполагает, и правами, которые ею гарантированы. Подобно тому как Конвенция исходит из существования судов и органов законодательной и исполнительной власти, точно так же она в принципе предполагает существование права доступа к правосудию по гражданским делам, поскольку без такого права ни один гражданский суд не сможет действовать.
Мои рассуждения нельзя опровергнуть, утверждая, что если право доступа имеет своим основанием лишь внутреннее право, то государства - члены Совета Европы могли бы, отменив его, свести к нулю все положения настоящей Конвенции, относящиеся к судебной защите по гражданским делам. Однако в этом случае они совершили бы акт, противоречащий их собственной воле, направленной на создание системы, строящейся с "общим пониманием и соблюдением прав человека, с которыми они связаны" (пятый абзац преамбулы).
ОТДЕЛЬНОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ ЗЕКИА
Я с уважением принимаю вводную часть Судебного решения, рассматривающую вопросы процедуры и фактические обстоятельства дела, а также его заключительную часть, посвященную вопросам применения статьи 50 Конвенции к настоящему случаю. Я согласен также со сделанным выводом о нарушении статьи 8 Конвенции с некоторыми вариациями в его мотивировке.
Однако я чувствую себя не в состоянии согласиться с моими достопочтенными коллегами в том, как они толкуют статью 6 п. 1, и с их выводом о том, что право доступа к правосудию прочитывается как инкорпорированное в эту статью. В результате их толкования следует вывод, что Соединенное Королевство нарушило статью 6 п. 1 Конвенции, отказав заключенному Голдеру в доступе к правосудию.
Я постараюсь ниже изложить, по возможности коротко, основные причины, почему я разошелся во мнении с данной частью Судебного решения.
Нет сомнений, что ответ на вопрос, предусмотрено ли право доступа к правосудию в статье 6 п. 1, зависит от толкования указанной статьи. Большую помощь в выполнении наших обязанностей в связи с этим нам оказали представители обеих сторон.
Похоже, фактически сложился консенсус в отношении того, что статьи 31 - 33 Венской конвенции о праве договоров, хотя они и не имеют обратной силы, содержат руководящие принципы толкования любого международного договора. Остается только применить правила толкования, сформулированные в вышеуказанной Конвенции, к статье 6 п. 1 Европейской конвенции.
Статья 31 п. 1 Венской конвенции гласит, что "международный договор должен толковаться добросовестно в соответствии с обычным значением используемых в контексте договора терминов, а также в свете его задач и цели". Поскольку по поводу добросовестности вопросов не возникает, остается рассмотреть
a) сам указанный текст,
b) контекст, в котором он используется,
c) его задачи и цели.
Последние два элемента могут накладываться друг на друга.
A. Текст
Уже сам текст статьи 6 п. 1 показывает, что гарантии, предоставляемые ею лицу при определении его гражданских прав и обязанностей или при рассмотрении любого уголовного обвинения, предъявляемого ему, относятся исключительно к ведению судебного процесса, т.е. к публичному разбирательству дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом и публичному объявлению решения. Исключения и / или ограничения, подробно описываемые в этом же пункте, относятся исключительно к публичности судебной процедуры, и ни к чему более. Это подтверждает, что п. 1 статьи 6 касается только уже возбужденного в суде дела, а не права доступа к правосудию. Другими словами, п. 1 статьи 6 указывает только на характерные черты честного и справедливого процесса.
Была сделана ссылка на французский текст статьи 6 п. 1, особенно на слова "contestations sur ses droits", которые имеют более широкий смысл, чем английский текст, и включают и то, что выходит за рамки собственно процесса. Французский и английский тексты являются аутентичными. Если слова, использованные в одной из языковых версий, могут передавать только более узкое значение, то в результате оба текста могут быть согласованы лишь путем придания менее широкого значения им обоим. Если для того, чтобы определить, какой текст предпочтительнее, мы применим статью 33 Венской конвенции, придется обратиться к предшествующим статьям - 31 и 32. Я сделал это и не нашел достаточных оснований изменить свое мнение. Вот и все, что касается текста - несомненно первоисточника для толкования.
B. Контекст
Я перехожу теперь к контексту статьи 6 п. 1. Как я уже отмечал ранее, рассуждения по поводу данного аспекта неизбежно будут совпадать с рассуждениями, касающимися определения задачи и цели международного договора. Однако нет никаких сомнений в том, что толкование представляет собой сложную единовременную операцию, учитывающую все обстоятельства, относящиеся к делу, в их совокупности.
Статья 6 п. 1 помещена в разделе I Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, куда входят статьи 2 - 18, определяющие перечень прав и свобод. Статья 1 требует от Договаривающихся Сторон обеспечить "каждому человеку, находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы, определенные в разделе I настоящей Конвенции". Обязательства, взятые на себя, согласно этой Конвенции, Договаривающимися государствами, относятся только к тем правам и свободам, которые в ней определены. Представляется почти невозможным претендовать на то, что статья 6 п. 1 определяет право доступа к правосудию.
Изучение раздела I показывает: в статье 5 п. 4 и 5 рассматриваются процессуальные действия, которые могут быть предприняты в суде для решения вопроса о законности задержания, и жертве незаконного задержания предоставляется право на компенсацию.
Статьи 9 - 11 рассматривают права на свободу мысли, слова, религии, мирных собраний, ассоциаций и т.п. Примечательным в этих статьях является то, что каждая из них подробно описывает случаи, когда допускается ограничение указанных прав.
Статья 13 гласит:
"Каждый человек, чьи права и свободы, признанные в настоящей Конвенции, нарушены, имеет право на эффективные средства правовой защиты перед государственным органом даже в том случае, если такое нарушение совершено лицами, действовавшими в официальном качестве".
Эта статья указывает на право доступа к правосудию в случае нарушения прав и свобод, сформулированных в настоящей Конвенции. С моей точки зрения, суды подпадают под понятие "государственных органов", о которых говорится в данной статье.
Статья 17 предусматривает inter alia, что ограничение сформулированных в ней прав и свобод в большей степени, нежели это предусматривается в Конвенции, не допускается.
Уместность данной статьи заключается в том, что если бы право доступа было вписано в статью 6 п. 1, то такое право должно было бы носить абсолютный характер, так как ни о каких условиях использования или ограничениях в отношении этого права не говорится. Никто же не станет всерьез утверждать, что Конвенция рассматривает право доступа к правосудию как абсолютное и неограниченное.
Общеизвестно и может считаться само собой разумеющимся, что право доступа к национальным судам существует, как правило, во всех демократических обществах. Подобное право и его осуществление обычно регулируется конституцией, законодательством, обычаями и другими субсидиарными нормами, как декреты и регламенты судов.
Когда статья 60 Конвенции говорит о том, что ничто в Конвенции не может быть истолковано как ограничение прав, признанных законодательством государства - участника, то к таким признанным правам, несомненно, относится право доступа к правосудию, последнее включено в число прав человека, на которые делается ссылка в статье 60. Это некоторым образом восполняет пробел в отношении требований, вытекающих из права доступа, по поводу которого в Конвенции не содержится никаких специальных положений.
Компетенция судов, а равно права лиц, могущих возбуждать в них судебное разбирательство, определена законами и указанными выше нормами. Судебное разбирательство начинается с подачи искового заявления, ходатайства или жалобы в канцелярию суда первой инстанции или вышестоящего суда. Необходимо заплатить пошлину (тем, у кого нет права на получение правовой помощи) и предоставить данные для подготовки судебных документов, повесток или запросов. Некоторые категории лиц могут быть условно или безусловно лишены права на обращение в суд по причине возраста, умственного расстройства, банкротства, явно необоснованного и досаждающего сутяжничества. Могут быть предъявлены требования к обеспечению судебных издержек и так далее.
После возбуждения дела и прежде, чем оно будет назначено к слушанию, существует множество промежуточных процессуальных шагов. Судебный распорядитель или судья в подготовительном, а не в открытом заседании вправе по некоторым категориям дел решать их в порядке суммарного производства. Так обстоит дело, например, когда требование, содержащееся в документе или исковом заявлении, не является достаточным основанием для возбуждения судебного дела.
Все эти отступления сделаны лишь для того, чтобы подчеркнуть, что если бы Конвенция намеревалась сделать право доступа к правосудию составной частью статьи 6 п. 1, то составители проекта Конвенции, несомненно, последовали бы своей неизменной практике, при которой гарантия какого-либо права или свободы сопровождается указанием на ограничивающие ее условия.
Конечно, если бы право доступа к правосудию было признано в общей форме, за каждым человеком во всех государствах - участниках, пусть даже с ограничениями, накладываемыми законами и иными нормативными актами национального законодательства, то можно было бы ожидать, что такое право было специально предусмотрено и в Конвенции. Однако четкость определения в Конвенции прав и свободы человека, а также подробный перечень их возможных ограничений ясно указывает, что общее право доступа к правосудию не нашло своего воплощения ни в статье 6 п. 1, ни в других статьях.
Однако возникает вопрос: если права доступа к правосудию в Конвенции нет, то какой толк в предъявлении обширных требований к порядку ведения судебного разбирательства?
Если бы положения, относящиеся к праву доступа к правосудию, вовсе отсутствовали в Конвенции - хотя это совсем не так, - я бы согласился, что при помощи необходимых логических выводов и умозаключений такое право можно было рассматривать как инкорпорированное в Конвенцию, хотя и не обязательно в статью, о которой идет речь. Я бы действовал исходя из предположения, что Договаривающиеся Стороны принимали существование права доступа к правосудию как данность.
C. Предмет и цель
Придавать статье 6 п. 1 ее обычный смысл, не включая в нее право доступа, не значит недооценивать ее. Публичное слушание дела и оглашение приговора, разумный срок, независимый и беспристрастный суд - все это основополагающие аспекты осуществления правосудия, хотя их можно квалифицировать как процессуальные. Статья 6 занимает свое место в каталогах прав человека и без права доступа. Ее сфера действия очень широка и без этого.
Преамбула Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод в своем заключительном абзаце гласит: "преисполненные решимости как Правительства европейских стран, придерживающихся единых взглядов и имеющих общее наследие политических традиций и идеалов, уважения свободы и верховенства права, сделать первые шаги на пути коллективного осуществления некоторых из прав, сформулированных во Всеобщей декларации..." Мне кажется, что Правительство Соединенного Королевства было не так уж неправо, обратив наше внимание на слова "первые шаги" и "осуществления некоторых из прав", которые содержатся в данном абзаце.
Что касается ссылок на подготовительные материалы к настоящей Конвенции, Всеобщую декларацию прав человека и другие международные акты, я удовольствуюсь только очень краткими замечаниями.
Статья 8 Всеобщей декларации содержит право доступа к правосудию в случае нарушения основных прав, предоставленных законом или конституцией.
Статья 10 Всеобщей декларации более или менее совпадает с основной частью статьи 6 п. 1 Европейской конвенции и не содержит ссылки на право доступа к правосудию. Представляется, что основная часть статьи 6 п. 1 строится по той же схеме, что и статья 10 Всеобщей декларации. Это касается также статьи 14 п. 1 Международного пакта о гражданских и политических правах.
Эти ссылки подтверждают ту точку зрения, что когда право доступа к правосудию намеревались включить в международный договор, то его закрепляли текстуально.
По поводу статьи 8
Министр внутренних дел, не разрешив заключенному Голдеру вступить в переписку со своим адвокатом, чтобы подать в суд на офицера тюремной администрации г-на Леярда, лишил первого возможности получить независимую юридическую консультацию.
С учетом обстоятельств дела я нахожу, что Голдер был лишен принадлежащего ему права на корреспонденцию и что такое лишение равносильно нарушению статьи, о которой идет речь.
Г-н Леярд, вероятно, мог бы выиграть судебное дело, ссылаясь на то, что он защищен привилегией, и доказав отсутствие умысла в своих действиях. У министра внутренних дел или начальника тюрьмы могли быть все разумные основания считать, что у Голдера нет шансов добиться удовлетворения своего иска в суде, но в принципе я склоняюсь к той точке зрения, что в отсутствие каких-либо преобладающих соображений безопасности заключенному должно быть позволено вступать в переписку и консультироваться с адвокатом или юристом и получать независимую юридическую консультацию.
ОТДЕЛЬНОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ СЭРА ДЖЕРАЛЬДА ФИЦМОРИСА
1. Я, хотя и с некоторыми опасениями, участвовал в единогласном утвердительном голосовании Суда по вопросу о статье 8 Европейской конвенции по правам человека; я должен признать, что в данном случае имело место нарушение Конвенции со стороны Соединенного Королевства...
2. С другой стороны, я совершенно не могу согласиться с Судом в отношении того, что было главным вопросом права в данном деле, - а именно с позицией большинства относительно применимости и толкования статьи 6 п. 1 Конвенции по вопросу о предполагаемом праве доступа к правосудию. Для меня это вопрос не о том, должна ли Конвенция предусматривать подобное право и предусматривает ли она его. Этот вопрос тесно связан с другим, более общим, а именно: как далеко может идти толкование международного договора, оставаясь вместе с тем толкованием в собственном смысле, т.е. не вторгаясь в сферу, которая граничит с судейским правотворчеством?
3. Мне не нужно излагать обстоятельства настоящего дела, т.к. я согласен с их формулировкой, содержащейся в Решении Суда.
I. Статья 8 Конвенции
4. Вопрос, который возникает в связи со статьей 8 Конвенции, заключается в том, явился ли отказ министра внутренних дел Соединенного Королевства дать Голдеру (отбывающему уголовное наказание в тюрьме Паркхерст) разрешение проконсультироваться с адвокатом нарушением положений данной статьи.
Две основные группы вопросов - или сомнений - возникают в связи с этими положениями: применимы ли они вообще к обстоятельствам настоящего дела и, далее, если они применимы в принципе, подпадает ли данное дело под какие-либо ограничения или исключения из правила, которые воплощены в данной норме?
A. Вопрос о применимости
5. Сомнения по поводу применимости кроются в смысле термина "корреспонденции" и в понятии "вмешательство в осуществление права на корреспонденцию". Термин "корреспонденция" в подобного рода контексте обозначает, согласно обычно понимаемому и практически универсальному словарному <1> значению, нечто, что является менее широким, чем "коммуникация", или скорее одной из нескольких возможных форм коммуникации. На практике он обозначает письменную корреспонденцию, включающую, возможно телеграммы или сообщения по телексу, но не устную коммуникацию от человека к человеку по телефону <2> или при помощи знаков либо сигналов. Поэтому было бы неправильно ставить знак равенства между понятиями "корреспонденция" и "коммуникация". Однако так как, по-видимому, вопрос о том, чтобы Голдер позвонил адвокату, не ставился, то данная проблема здесь не возникает. Возникает другой вопрос, даже в том, что касается письма, Голдер никогда ничего не писал никакому адвокату. Письма не было, поэтому нечему было препятствовать. В этом смысле никакого вмешательства в его корреспонденцию между ним и адвокатом, с которым он хотел бы проконсультироваться, не было, потому что не было самой корреспонденции, в которую можно было бы вмешаться, точно так же, как и в случае с его попытками написать своему члену Парламента <3>. Но причиной этому было то, что, спросив, будет ли ему позволено проконсультироваться с адвокатом для того, "чтобы предъявить в суде иск за клевету", для чего, как я понимаю, необходимо было, по-видимому (во всяком случае первоначально), написать ему <4>, он получил ответ "нет", что на практике означало, что всякое письмо будет перехвачено: потому он не стал его писать. Соответственно буквального или фактического вмешательства в его корреспонденцию в этом отношении не было; но, с моей точки зрения, имело место то, что равносильно, согласно английской терминологии, юридически подразумеваемому воспрепятствованию или вмешательству. Я полагаю, что понятие вмешательства в корреспонденцию было бы истолковано формально и ограничительно, если не распространить его на корреспонденцию, которая не состоялась только потому, что компетентные власти, имеющие возможность принудительно осуществлять свои решения, не позволили ее. Необходимо, я думаю, по тем же соображениям отклонить, как не относящуюся к обсуждаемому вопросу, такую ограничительную точку зрения, что, даже если бы такое разрешение и было дано, Голдер, вероятно, не воспользовался бы им на практике.
--------------------------------
<1> Примечательно, что Оксфордский словарь английского языка допускает использование более старого значения слова в смысле "общение, коммуникация" или (глагола) "вступать в коммуникацию или общение [с кем-либо]", но объявляет эти варианты использования сейчас устаревшими, применяемыми исключительно в письмах или письменных сообщениях.
<2> В своем монументальном труде "The Application of the European Convention on Human Rights" г-н Дж. Е. С. Фаусетт обращает внимание на практику судов Германии, которые рассматривают "разговор, независимо от того, ведется ли он непосредственно или по телефону, как часть личной жизни" (указ. соч., с. 194), уважение личной жизни является еще одной категорией прав, охраняемых статьей 8 Конвенции.
<3> См. п. 13 и 19 Судебного решения. Соответствующая жалоба Голдера была признана Европейской комиссией по правам человека неприемлемой, так как в Соединенном Королевстве у него имелось право обжалования, которое он не использовал. Таким образом, он не использовал имеющиеся у него внутренние средства правовой защиты.
<4> С позиций здравого смысла было бы логично предположить, что любые попытки Голдера позвонить адвокату из тюрьмы (доказательств которых не имеется) оказались бы безуспешными, хотя никакого вмешательства в его корреспонденцию, противоречащего статье 8, тогда бы не было, - относительно доктрины личной жизни см. сноску 2 выше.
6. Очень важным обстоятельством является тот факт, что отказ в конце концов не помешал бы Голдеру предъявить свое требование, если бы он получил совет сделать это, потому что после его освобождения из тюрьмы еще не прошел срок исковой давности. Однако в целях статьи 8 он не имеет существенного значения. Напротив, он весьма существен для вопроса о предполагаемом праве доступа на основании статьи 6 п. 1, и я буду рассматривать его в этой связи.
7. Проблема, схожая с той, что обсуждалась выше в п. 5, возникает по поводу того, что в точности означает "право", о котором говорится во фразе "Не допускается вмешательство со стороны государственных органов в осуществление этого права", которая появляется в начале второго пункта данной статьи. Само право, как оно формулируется в первом пункте, состоит в праве каждого человека "на уважение его личной и семейной жизни, неприкосновенности его жилища и корреспонденции". Было бы легко сразу прекратить спор, сказав, что право на корреспонденцию не может нарушаться, если корреспонденции вообще не дали состояться. Но вопрос не так прост. Несомненно, можно было бы оспорить это утверждение, сказав, что право на корреспонденцию уважается до тех пор, пока нет физического вмешательства в осуществление какой бы то ни было корреспонденции, что используемая формула не предполагает, что корреспонденция вообще имеет место. Тем самым полный запрет на корреспонденцию не считался бы равносильным вмешательству в осуществление данного права. Некоторые краски этому аргументу придает контекст, в котором право на корреспонденцию идет вслед за "личной и семейной жизнью" после "неприкосновенности жилища", что предполагает определенную связь с местом проживания, а следовательно, и тип вмешательства, которое может иметь место, если, допустим, чьи-либо частные бумаги дома или в гостинице, или находящиеся у человека при себе, были подвергнуты обыску, а имеющиеся письма арестованы и изъяты. Но ограничивается ли это понятие такого рода случаями? Такое понимание выглядит слишком узким.
Право, в которое вмешательство государственных органов не допускается, это, применительно к корреспонденции, "право на уважение", и мне представляется, что корреспонденция не уважается априори, когда государственные власти, чтобы избежать ее перехвата или задержания, которые бы в противном случае имели место, запрещают ее <5>. Поэтому в Решении Суда подчеркивается это обстоятельство, когда говорится, что недопустимо представлять дело так, что статья 8 подлежала применению только в том случае, если бы Голдер действительно обратился к адвокату за консультацией в письме и это письмо было перехвачено, и не подлежала применению, потому что ему лишь сказали (на самом деле), что оно будет перехвачено, если он напишет его, и он не стал писать.
--------------------------------
<5> Это, возможно, не совсем справедливо в отношении тюремной администрации, которая действовала совершенно корректно в рамках тюремных правил. Общего запрета на корреспонденцию не было. Но когда Голдер попросил разрешения проконсультироваться у адвоката, ему было отказано. Поэтому можно предположить, что, если бы он попытался получить такую консультацию единственным доступным для него способом - по крайней мере, на первоначальном этапе - при помощи письма, такое письмо было бы перехвачено - см. сноску 4.
B. Ограничения и исключения
8. Я не могу согласиться с точкой зрения, выраженной в Решении Суда, что сама конструкция статьи 8 исключает даже возможность каких-либо имплицитных ограничений правила, сформулированного в п. 1 и в первых пятнадцати словах п. 2 данной статьи. Так как "уважение" корреспонденции - статья 8 п. 1 - нельзя приравнивать к понятию полной свободы корреспонденции <6>, отсюда следует, даже без учета исключений, перечисленных в п. 2, что первый пункт вполне правомерно может читаться как предоставляющий нечто меньшее, нежели полная свобода, во всех случаях и при всех обстоятельствах. Его, с моей точки зрения, следует читать с пониманием того, что степень требуемого уважения будет производна от общей ситуации в целом и от конкретного положения заинтересованного индивида в частности. Следовательно - в рамках данного случая, - контроль за корреспонденцией правомерно содержащегося под стражей заключенного не является несовместимым с уважением к ней, пусть даже такой контроль для того, чтобы быть эффективным, включает в качестве особой меры запрет на корреспонденцию полностью или частично. Это действительно должно быть "присуще" понятию контроля за корреспонденцией, который в противном случае стал бы мертвой буквой во всех смыслах этого выражения. Естественно, остается дать ответ на ключевой вопрос, было ли оправданным применение такой степени контроля - запрет или перехват - в конкретных обстоятельствах и применительно к данному случаю, т.е., строго говоря, было ли такое применение совместимым с концепцией "уважения" в ее разумном понимании.
--------------------------------
<6> Я рад, что это мнение со мной разделяет такой видный авторитет, как председатель Европейской комиссии по правам человека, который говорит (указ. соч. в сноске 2, с. 196), что "уважение тайны переписки, о котором говорится в статье 8 п. 1, не предполагает, независимо от действия статьи 8 п. 2, неограниченной свободы в данном вопросе".
9. Не подлежит сомнению, что создатели Конвенции отдавали себе отчет в том, что норму статьи 8 следует понимать весьма особым образом, и чтобы сделать ее реально осуществимой, необходим был ряд конкретных ограничений. Эти ограничения носят достаточно широкий и общий характер, чтобы охватить большинство возникающих на практике случаев, но, по моему мнению, далеко не всех. Редакция этих исключений оставляет желать лучшего в одном важном аспекте: даются шесть исключений, разбитых на две группы по три, и неясно, нужно ли, чтобы случай, который предположительно подпадает под исключения, касался одного из трех в обеих группах или достаточно, чтобы он подпадал под одно из трех в любой группе. Эту двусмысленность, которая явно существует в английском языковом варианте текста статьи <7>, я могу оставить в стороне, потому что контроль за корреспонденцией заключенных подпадает и под такое исключение в интересах "общественного спокойствия" и под исключение "предотвращения беспорядков или преступлений".
--------------------------------
<7> См. сноску 4.
10. Есть, однако, еще один элемент двусмысленности или скорее недостатка четкости. Суть того, что требует п. 2 данной статьи, в том, что "вмешательство [в право уважения корреспонденции] не допускается, за исключением вмешательства... необходимого... (например) в целях предотвращения беспорядков или преступлений". Нормальный смысл данных слов, по-видимому, означает, что для того, чтобы вмешательство стало оправданным в каком-либо конкретном случае, оно должно быть "необходимым" в данном случае, "в целях предотвращения преступлений" и т.д. На этом основании, хотя определенный контроль за корреспонденцией в принципе нужен для предотвращения беспорядков и преступлений (в противном случае, например, заключенные могли бы организовать свой побег или планировать совершение других преступлений), данное конкретное вмешательство требует также обоснования своей необходимости исходя из обстоятельств самого дела. Хотя на определенном этапе казалось, что Правительство Соединенного Королевства согласно с тем, что необходимость должна быть связана с конкретным случаем, была выдвинута и несколько иная точка зрения - на первый взгляд не такая уж неразумная и вполне приемлемая, - может считаться обоснованным и подпадающим под исключения, установленные в статье 8 п. 2, такое ограничение, применение которого к конкретному случаю должно быть отдано на полное усмотрение тюремной администрации либо ей должна быть предоставлена достаточно широкая сфера усмотрения, при условии, что она будет действовать с должной ответственностью и добросовестностью. Если посмотреть на вопрос так, как на том настаивало Правительство, то Суд не должен устанавливать, что стояло за действиями тюремной администрации, и давать оценку тому, как осуществлялись данные дискреционные полномочия. Другую и более лапидарную версию того же утверждения можно было бы сформулировать так: Правительство стремится оправдать обжалуемые действия ссылкой на характер спорного ограничения, а не на то, что было сделано в порядке реализации данного ограничения. Поэтому, до тех пор пока ограничение в принципе принадлежит к тому же классу или категории исключений и было применено добросовестно, судебное расследов